они начнут охотиться друг за другом, и нам придется вернуться назад, в доисторическую эпоху, когда человек воевал с человеком, не имея никакого оружия, а, Джордж? Ведь мы не можем причинить друг другу вреда никаким оружием. Да, это было бы очень забавно, если бы было правдой.

— А это правда?

— Спроси свою команду, — насмешливо повторил Хардинг. — Есть и еще один вариант, о котором ты, наверное, не подумал. А если меня послали с Венеры, а, Джордж?

— С Венеры? — испуганно переспросил Мэйолл.

— Почему нет? Может, они как раз и искали такого человека, как я. Они обращались к тебе, когда тебя выгнали из команды. А может, они ко мне тоже обращались? Я же никогда не говорил, что ко мне никто не приходил, а?

— Но почему? — озадаченно спросил Мэйолл.

— Много вариантов. Может, они хотели знать, не продашь ли ты их, когда появится более привлекательное предложение. — Хардинг опять усмехнулся. — Ну, им это будет известно, как только я встречусь со своими нанимателями, а?

— Ты останешься на острове, — мрачно ответил ему зеленый склон холма. — Навсегда.

— Один из нас точно здесь останется. Но вдруг это будешь ты? Джордж, тебе не хочется знать, почему Венера решила выгнать тебя и из этой команды? А вдруг потому же, почему от тебя избавились в «Двенадцать-Ви-Лямбда»? Что испортило одну команду, может испортить и другую. Не только может, но и обязательно испортит!

— Не понимаю почему… — Мэйоллу не хватало воздуха.

— Есть причины. Почему Венера не сделала никаких решительных шагов против Земли на протяжении… сколько там прошло? Полгода? Восемь месяцев? Венера успешно отражает нападения Земли, но это всего лишь оборона. Все возвращается к исходному состоянию, а именно — к очередной Столетней войне. Почему, интересно?

— Почему? — хрипло переспросил Мэйолл.

— Потому что главнокомандующий всегда хочет, чтобы война не кончалась. А здесь, пока Венера зависит от твоего Интегратора, главнокомандующий — ты. Ну да, ты же сам понаставил столько барьеров, чтобы никто не мог прорваться и остановить тебя, и только мне это удалось. Может быть, твои наниматели уже давно хотят, чтобы на Акасси все переменилось. Но как они могут этого добиться? Они произвели на свет чудище Франкенштейна. Джордж, а команду ты специально собирал из людей с небольшими способностями? Чтобы можно было ими командовать точно так же, как ты командовал в «Двенадцать-Ви-Лямбда», пока я не пришел? Или ты их гипнотизируешь? Накачиваешь наркотиками? Кажется, игра Земли с Венерой идет пока с ничейным счетом, и конца ей не видно, потому что Земля слаба, чтобы вернуть себе свои завоевания, а Венера не задает неловких вопросов. Джордж, выиграть любую битву можно только так — задавая вопросы. Вопросы и есть прогресс, рост. Не столько отвечать на вопросы, сколько задавать их. А думающие машины как раз этого и не умеют.

— Видать, ты знаешь все ответы, Эд, — холодно произнес Мэйолл. — Видать…

— Никто не знает всех ответов. Никто не может их узнать. А машина может узнать их, лишь нарисовав круг и разрушив все за его пределами, все, с чем она не может справиться. Именно этим ты и занят, Джордж. Ты не используешь ни свою команду, ни Интегратора, ни самого себя. Чего сейчас точно никому не надо — так это чтобы все оставалось так, как было. Потому что только для машины хорошо, когда сохраняется статус-кво. А ты, Джордж, человек, для которого статус-кво — это главное. Поэтому тебя и выперли из команды. Поэтому Венера и могла прислать меня на Акасси.

Хардинг замолчал, и пейзаж вокруг разматывался в тишине. Озеро отъехало назад, а протянувшаяся вперед дорожка обежала весь остров, пока наконец ретранслятор под куполом, где дожидался его Тернер, не оказался прямо перед Хардингом, на макушке самого близкого холма.

Хардинг напрягся — время выходило, а Мэйолл так ничего и не сказал. Что там происходит — за иллюзорным занавесом, на котором воспроизводится изображение мира? Что бы это ни было, скоро оно должно было кончиться. Хардинг уже видел толстую белую фигуру Тернера: прислонившись к оконной раме, тот наблюдал за Хардингом, то есть за его фантомом, взбирающимся по крутому склону холма к куполу.

Что-то идет неправильно. В маленькой квадратной комнате за стеной, где Мэйолл сидел за столом перед трехмерным экраном, действие близилось к кульминации. Не могло не близиться. Потому что через две-три минуты Хардинг окажется у дверей ретранслятора — нет, не Хардинг, а его образ. Насколько убедителен такой муляж, Хардинг не имел ни малейшего представления, но рано или поздно иллюзия окажется вплотную к Тернеру и обман будет раскрыт, и тогда…

Тогда Тернер дернет рычаг и все игры на Акасси кончатся.

А сейчас Тернер, прислонившись к окну, махал рукой подходящему человеку. Хардингу уже было видно толстое трясущееся лицо с засохшими потеками крови. Он увидел открытый рот и понял, что Тернер что-то ему кричит. Но поскольку иллюзорное изображение Акасси транслировалось без звука, Хардинг не знал, что говорит ему Тернер. Может быть, командует остановиться. Или приглашает войти. Или задает вопрос, от ответа на который зависит жизнь всех людей на Акасси. Но Хардинг ничего не мог ответить, потому что ничего не слышал.

— Джордж! — встревоженно позвал он, стараясь говорить шепотом из-за иррационального ощущения, будто Тернер может его слышать.

Он был уже очень близко. Хардинг смотрел на толстяка снизу вверх и через окно видел, как по толстому лицу течет пот. Запертая дверь ретранслятора высилась в сотне футов от него, и с каждым шагом Хардинг подходил все ближе.

Что случится, когда он подойдет вплотную? Рука у него крепкая, и дверь выглядит крепкой, но между ним и дверью лежит весь остров, и как только безупречная проекция подведет его к двери, Тернер все поймет.

— Джордж! — повторил Хардинг, глядя Тернеру в глаза.

Он услышал, как с обратной стороны иллюзии раздался смех холма…

Голос принадлежал Мэйоллу — тот не сказал ни слова, но смех заставил Хардинга похолодеть.

Делая следующий шаг, Хардинг понял, в чем дело.

И замер, представив, что должно происходить в черной комнате со стальными стенами — или что произошло, пока он, слепой и потерянный, бродил по миражу.

Хардинг должен был обо всем догадаться, когда Мэйолл заговорил с ним некоторое время назад — после долгого молчания, которого требовала концентрация на Сборном образе и самой проблеме. Мэйолл не мог заговорить, пока проблема не будет решена.

Это означало, что тогда команда уже знала, какое будет решение. А также что команда освободилась, чтобы дать Мэйоллу и второй ответ,